Вторник, 10.12.2024, 23:29Главная | Регистрация | Вход

Меню сайта

Оплаченная реклама

Форма входа

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Сумка почтальона

      Коля был добрый, но очень рассеянный мальчик. Он написал очень миленькое письмо к своей бабушке в Петербург: поздравлял её с светлым праздником, описывал свою деревенскую жизнь, чему он учится, как проводит время,—словом, письмо было очень, очень миленькое; но только Коля, вместо письма, вложил в пакет пол-листа чистой бумаги, а письмо осталось лежать в книге, куда Коля его сунул. Пакет запечатан, адрес написан, почтовая марка приложена — и пустой лист бумаги отправился в Петербург поздравлять бабушку с праздником.
      Вёрст пятьсот проскакал Колин пакет, точно торопясь за каким-нибудь важным делом. Вот он и в Петербурге, а через несколько минут и в сумке почтальона, который бежит по улицам, звонит у подъездов и раздаёт письма по адресам. Но Колиному пакету не лежалось в сумке: он, как все пустые существа, был очень болтлив и любопытен.
      — Вы куда отправляетесь и что в вас написано? — спросил пакет Коли у своего соседа — толстого, красивого пакета из веленевой бумаги, украшенного большою гербовою печатью, на которой была княжеская корона и множество украшений.
      Богатый пакет отвечал не сразу; он сначала посмотрел, с кем имеет дело, и, видя, что дерзкий, осмелившийся вступить с ним в разговор, был хорошенький, глянцевитый, чистенький пакетец, удостоил его ответа.
     — По адресу, который на мне написан, мой милый малютка, вы уже можете заключить, что я еду к очень и очень важному лицу. Представьте же себе, каково мне лежать в этой тёмной, вонючей сумке, рядом с такими пакетами, каков, например, мой сосед с левой стороны. Жаль, что вы не видите этого серого, запачканного урода, запечатанного каким-то хлебным мякишем вместо сургуча и какою-то солдатскою пуговицею вместо печати. И адрес-то какой на нём? Кара-кульки! И идёт-то он куда: на Петербургскую сторону, в Немощёную улицу, и то ещё в подвал! Фи, невольно испачкаешься, лёжа возле такого соседа!
     — Я не виноват, что нас положили рядом, — отвечал сурово солдатский пакет, — и мне, признаться, скучно лежать возле такого надутого, но пустого и глупого барина, как ты. Обёртка-то твоя хороша, но что в середине? Всё пустые фразы, в которых нет ни слова правды. Тот, кто писал тебя, терпеть не может того, к кому ты написан, а между тем, посмотри, сколько желаний, искренних поздравлений, и в конце — глубочайшее уважение и совершеннейшая преданность! А всё это вздор и ложь! Нет тут ни уважения, ни преданности, и потребуй-ка от этого покорнейшего слуги какой-нибудь действительной услуги, тогда и узнаешь, чем пахнет эта услужливость и уважение.
     — Грубиян, невежда, как ты смеешь! Я удивляюсь, как почтальон не выкинет тебя на улицу за такие дерзости! Ты посмотри только на мой герб!
     — Что герб! — отвечал грубо солдат. — Герб у тебя хорош; но под гербом-то что? Пустышка, глупые фразы! Ни одной капли правды,—всё ложь, гордость да чванство!
      Гербовый пакет готов был лопнуть с досады и лопнул бы наверное, если бы в это самое время почтальон не вытащил его из сумки и не передал раззолоченному швейцару.
     — Слава Богу! Одним дураком меньше,— продолжал расходившийся солдатский пакет.—И это глупое, надутое животное смело ещё досадовать, что лежит вместе со мною... Если бы только он знал, что во мне написано!

     — Что лее такое написано в вас?—спросил Колин пакет, очутившийся по соседству с серым пакетом, запечатанным солдатскою пуговицею.
     — Да вот что, мой любезный чистенький господинчик. Я несу известие бедной, дряхлой старушке, что сын её, о котором она не слыхала уже лет десять, с тех самых пор, как его взяли в рекруты, жив, здоров и скоро будет в отпуск. Правда, я запечатан плохим сургучом; но как будет дрожать рука старушки, разламывая этот сургуч! Правда, я написан каракульками, — и не мудрено: меня писал солдат, выучившийся этому искусству самоучкою, писал плохим пером и на самой серой бумаге; но если бы ты видел, какая тёплая слеза скатилась с его усов и упала на меня? Славная слеза, я бережно несу её матери. Я знаю, что меня ожидает славная участь: не то что гордого барина, который, слава Богу, убрался восвояси. В него едва взглянут, а потом изорвут и бросят, сначала под стол, а потом в помойную яму. Мою же каждую кара-кульку мать подарит доброю, горячею слезою, перечтёт меня тысячу раз, тысячу раз прижмёт к своему любящему сердцу и спрячет потом на груди, на своей доброй материнской груди. Эх, как бы поскорее принёс меня этот несносный почтальон!
      — А вы куда и с чем отправляетесь? — спросил любопытный Колин пакет, обращаясь к своему соседу с другой стороны, пакету с чёрной печатью.
      — По цвету моей печати,—отвечал тот,— вы видите, что я несу грустную новость. Бедный мальчик, который теперь лежит в больнице, прочтёт во мне, что его отец скончался. Я также всё облито слезами, но только не радостными слезами. Меня писала дрожащая рука женщины, потерявшей своего любимого мужа, — рука матери, извещающей больного сына, что он потерял отца. Бедный Ваня! Как-то он перенесёт это известие! Я воображаю, как испугается он, увидя мою зловещую печать, как задрожит, прочтя во мне страшную новость, как упадёт лицом на свою подушечку и зальётся слезами. Эх, право, лучше бы мне провалиться сквозь землю, чем ехать с таким известием.
      Рука почтальона, остановившегося около какого-то учебного заведения, вытащила из сумки печальное письмо с чёрною печатью. У Колина письма очутился новый сосед, и этот был уже совсем иного свойства.
      — Ха! ха! ха!—отвечал он на вопрос Колина письма.— Если бы вы только знали, какие уморительные вещи во мне написаны! Человек, написавший меня, превесёлого нрава; я знаю, что тот, кто будет читать меня, непременно захохочет; во мне всё написаны пустяки, но всё такие забавные пустяки!
      Другие письма, услышав разговор, также в него вмешались. И каждое спешило высказать, какую новость оно несёт.
     — Я несу богатому купцу известие, что товары его проданы по высокой цене.
     — А я несу другому, что он банкрот.
     — Я иду разбранить Васю, что он так давно не пишет к своим родителям.
     — Меня писал деревенский дьячок, от имени Акулины Трифоновны к её мужу в Петербург, и я сверху донизу набито поклонами.
     — А во мне что ни слово, то ложь, даже совестно ехать с таким грузом, право!
      В разговор вмешались и повестки.
     — То-то обрадуется тот, кто получит меня,—сказала одна повестка.
     — Есть чему радоваться,—перебила другая,— ты только на 10 рублей, а я на 5000.
     — Но тот, кому я адресована, — отвечала первая, — не знает, чем разговеться в праздник, а на тебя не обратят внимания.
     — Обрадуется и мне молодчик, к которому я послана: прокутит он денежки в два-три дня, спустит он их все по трактирам да по кондитерским: как будто не знает, что матери, которая их посылает, стоила много труда и лишений каждая копейка в этой сотне рублей и что она даже свою маленькую дочь оставила к празднику без подарка.
      Так болтали между собою в сумке почтальона повестки и письма; а он между тем бегал по улицам и равнодушно разносил по домам радость и горе, смех и печаль, любовь и злобу, дружбу и ненависть, правду и ложь, важные известия и глупые, пустые фразы. Дошла, наконец, очередь и до Колина письма: почтальон отдал его дворнику, дворник—горничной, горничная—старой бабушке, которая сидела у окошка и, смотря в четыре глаза, вязала чулки. Бабушка распечатала пакет, вынула пустой лист и смотрела на него с удивлением, не понимая, кто это так глупо подшутил над нею.


Copyright MyCorp © 2024 |